Возвращение Варяга - Страница 37

— Радиограмма с "Авроры"! — влетел на мостик посыльный из радиорубки.

"Лене" идти Владивосток. Без фокусов. Быть там не позднее 28 сентября".

"Похоже что Засухин не просто просчитался с курсом, а сознательно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов", — понял командир «Лены». Чего не мог понять Рейн, так это зачем командир «Авроры» сознательно пошел на почти верную гибель своеого корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, "не настоящего" крейсера? Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Рудев стрго настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 28 сентября. Причем «Лена», "с ее бездонными угольныи ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадреный угольщик" вернуться должна даже ценой гибели «Авроры». "Смоленск" забит снарядами для 1-й эскадры, и бункероваться с него, это русская рулетка. А без быстрого угольщика — "может сорваться операция способная решить ход всей войны". Хотя Руднев и употребил слова о "гибели «Авроры» в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. Он, "сложив два и два", понимал, что речь идет о прорыве идущего с Балтики авангарда Второй Эскадры. А чем закончился прорыв во Владивосток отряда Вирениуса, он помнил слишком хорошо. «Ослябя» до сих пор ремонтируется.

На мостике «Лены», несущейся на северо восток с заклепанными клапанами, которые теперь еще предстояло аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерявшийся человек. Рейн приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению абсолютно незаслуженно, выпал билет «жизнь», он просто не знал что с ним делать. Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал вариант уклонения от огня, имитации потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю, полторы. При условии что японцы увлекуться, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб, в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, глядя на корму исчезающего на горизонте «Идзумо» он просто стоял… На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже умерев, требовалось немного времени и неимоверное душевное усилие.

— Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете расчитать курс на Владивосток? — вывел командира из двадцатиминутного состояния "берсерк молча стравливает пары" вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.

— И вы правда решили, что заглянув за кромку и поставив на грань гибели себя, свой экипаж и корабль, я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? — встрепенулся вновь оживающий Рейн, — ну уж нет уж. Из — за каждой мелочи менять жизненные привычки, это не по мне… Разворот влево на 16 румбов! Рассчитайте ка мне лучше курс…

"Идзумо", заметив «Аврору», направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, мгновенно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, непредупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону «Лены» пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист «Идзумо» истошно пытался что — то передать на оставшийся при транспортах авизо «Чихайя». Тот тоже был в охранении транспортов, и теперь должен был приказать им маскимально рассыпаться по морю, в ожидании подхода русского крейсера. Но увы, на «Авроре» вчерашний телеграфист Брылькин имел на этот счет свое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктр отстучать позывние своего крейсера и имя адресата, как старый телеграфист определил, что передача ведется станцией типа Телефункен, используемой на японском флоте. Он нимало не стал заморачиваться такми мелочами, как доклад командиру и просьба разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения. Он просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и мемуарах и в официальных документах, скромно ссылаясь на них как на "бессмысленный набор знаков". Правда посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы "проинформировать командира о том, что японцы что — то там пытались передавать, но телеграмма наверняка не дошла".

В результате, когда «Чихайя» с «Авророй» сблизились и опознали наконец друг друга, это стало сюрпризом для обоих. На «Авроре» ждали встретить у конвоя миноносец, за который сигнальщик на «Лене» принял низкое авизо. На «Чихайе» же ожидали встретить «Лену», непонятно как обогнувшую «Идзумо», и решившую перед смертью дотянуться таки до купцов. Когда стало ясно, что облако дыма на гоизонте материализуется в русский крейсер типа «Диана», командир авизо капитан второго ранга Саеки Фукуи машинально почесал свежий осколочный шрам на левом предплечье. Этот сувенир остался у него вечным напоминанием о его первой встрече с русским крейсером. Тогда, девять месяцев назад, он попытался встать поперек пути «Варяга», когда тот пытался после прорыва из Чемульпо атаковать транспорта. Неприятное ощущение дежавю приподняло волоски на спине капитана. Ну неужели каждый раз, когда он сопровождает транспорта, ему суждено сталкиваться с русскми крейсерами? Такую карму и врагу не пожелаешь. Если бы Саеки знал, что на мостике «Авроры» сейчас стоит человек тоже принимавший участие в том же бою, он бы окончательно уверился, что это судьба…